Американская мечта. Части 4-5

Что скрывает российская ночь

Началом конца была давно просимая нами поездка в Россию. Мне было лет 16, когда отчим сдался маминым уговорам и, пожалев её, тоскующую, взял тур на нашу родину. Москва-С. — Петербург-Киев — недельная поездка закончилась быстрее, чем мы в неё собирались. В нашу родную провинцию мы заскочили на 1, 5 дня — о более длительном пребывании в маленьком городе он и слышать не хотел. Желая прослыть щедрым и родственным, а также успокоить расстроенную маму, он подарил всем нашим близким по нескольку сотен долларов. С бабушкой мама съездила в магазин и накупила не очень-то нужной той бытовой техники; она догадывалась, что часто помогать ей не сможет. Почему-то и бабушке американский зять не слишком понравился, может, она увидела грусть в маминых глазах. Она пыталась тайком расспросить меня, но что я могла ей рассказать? Про сексуальную требовательность отчима?! Наврала бабуле с три короба, что все просто отлично.

И на неделю мы улетели в Крым, который мама любила и где раньше отдыхала целых 2 раза. Это был подарок папы, и мама была счастлива. Сначала Там к нам неожиданно присоединился папин сын Ли, сюрпризом это было только для нас, просто отчим не стал нас заранее просвещать. Родители поселились в просторном красивом номере, нам с Ли сняли сдвоенные апартаменты попроще, с общей прихожей и санузлом. В первый день мама веселилась, как ребенок, мы с ней обошли почти весь город, она вспоминала прошлое. Но с каждым днем она все более мрачнела, всё менее радовалась. Причины я не знала, а она не говорила, притворяясь беззаботной. Отчим же был подчеркнуто нежен и внимателен к ней, да так, что даже я заподозрила его в неискренности. Один Ли был беззаботен и сосредоточен на мне. Сильной приязни я к нему не питала, но вынуждена была соблюдать статус-кво, т. к. мы жили практически вместе. Ему было за 20, он все более походил на отца тяжеловесной фигурой и вкрадчивыми манерами. Настойчиво проявлял ко мне интерес, в том числе и подсматривая за мной в ванной и в номере. Не раз как бы случайно входил в незапертый по рассеянности номер и предлагал помощь в переодевании. Танцевал, пытаясь прижаться ко мне на дискотеках, где не отходил от меня ни на шаг — так велел отчим и запретил мне куда-либо ходить одной. Так и таскался за мной везде, держа меня за руку или обнимая. Ночью он куда-то уходил, я слышала, на вопросы отвечал враньем — было понятно.

Видя мамино подавленное состояние, я пыталась по старинке подслушать у них под дверью номера, рискуя нарваться на постояльцев. Дверь была заперта, и почти ничего не было слышно. Так, звуки, шорохи, ничего необычного, но ведь что-то же происходило!? И все-таки я дождалась, и однажды дверь в их номер подалась мне навстречу. Я тихо миновала темную прихожую и прижалась к двери, пытаясь её приоткрыть. При свете ночников папа прижал маму к балконной двери лицом и овладевал ей сзади, сжав груди. Четко я видела только папу, его двигающийся зад и поднятые руки.

Я не слышала, что происходило сзади меня, и испугалась, когда меня схватили за руки и зажали рот. Чьё-то большое тело прижало меня к родительской двери, и голос Ли спросил в ухо, хочу ли я войти к родителям и что я им скажу. Ещё он прибавил, что это нехорошо, как будто я сама этого не знала. Оцепенев . . .

от неожиданности и страха, я замерла под дверью, и брат, тесно прижавшись ко мне, обняв за шею и талию, внимательно наблюдал за совокуплением наших родителей. Видно устав иметь маму традиционно, отчим уложил её спиной на подлокотник кресла, поднял ей ноги и пригнул их к груди. Потыкав маме между ягодиц пальцем, он ввел туда член и медленно, со вкусом заскользил в ней. Мама тяжело дышала и стонала, но старалась терпеть. Тогда мне казалось, что это ужасно больно! Сдавивший меня Ли дышал, как паровоз, и мне в попку упиралось что-то твердое. Хотела бы я не подозревать, что это было! Папа меж тем громко кончал в мамин зад, гримаса исказила её лицо. Утихнув, не вынимая пениса, отчим принялся поглаживать мамину промежность, распахнутую перед ним. Велев маме держать разведенными свои ноги, возбуждая умелыми пальцами, он вел её к бурному оргазму.

Не дожидаясь окончания волнующей сцены, Ли потащил меня в наш номер. Притихшая и испуганная внезапным разоблачением, я не сопротивлялась. Как заторможенная, на ватных ногах притащенная братом в наш номер, позволила ему притиснуть себя к стене и впиться в свой рот. Он яростно терся об меня всем телом и почти кусал мои губы и язык. Я плохо соображала, поглощенная мыслями о своем позоре, и совсем не противилась. Он шептал мне в ухо, какая я испорченная и развратная, хотя такой я была только в своих мыслях. Прижав меня к себе за попку, он вдруг задрожал и укусил меня в плечо. Постояв так, он опустил руку вниз, раздалось кликанье, затем он мгновенно стянул с моих плеч ночной топик, обнажив грудь, и, отскочив и вытянув вперед руку, защелкал. Ошарашенная, ни к чему не готовая, разумеется, я ничего сразу не сообразила и стояла, безвольно опустив руки. Он деловито спрятал телефон, так же спокойно одел мне топ и подтолкнул в свой номер. Вся сцена проходила в полном молчании. Он вышел и зашагал по гостиничному коридору в сторону номера родителей. Какое-то время я столбом стояла посреди номера, в голове было одновременно и много мыслей, и как будто ни одной ясной. Какая-то муть! Заметив, что моя промежность влажная, я побрела в ванную и, запершись непонятно от кого, ведь Ли ушел, встала под струи воды и наконец-то, заплакала. Как я могла так глупо попасться, и кому!? Кто теперь поверит, что я и впрямь не испорченная!? Он тискал и целовал меня, и, кажется, даже кончил на мне!? А я все это позволила. Последней мыслью в ванной было, что Ли — вылитый отец, которого я знала с потайной стороны.

Оставшиеся дни в Крыму и я, подобно маме, чувствовала себя не в своей тарелке. И отчаянно притворялась, что все отлично, да-да, точно, как моя мамочка. Ли практически не доставал меня, но всячески демонстрировал на людях нашу с ним братскую дружбу. Приходилось терпеть его потные руки на своих плечах и талии. Еще он взялся делать мне на пляже массаж и смазывать спину, живот, плечи и ноги кремом от загара, как папа маме. И мне пришлось ответить тем же: папа с удовольствием фотографировал нас, указывая маме, как хорошо дружат их дети. Как-то показательно спокойно мама послушно кивала ему в ответ. Распустил руки Ли только в самолете. Сидели мы рядом, сзади родителей, лететь далеко, ночь; он попросил плед. Накрыв нас с головой, он потянулся ко мне с поцелуем, тут впервые я начала молча отбиваться. . . .

Притянув меня к себе за шею и сдавив её, он прошептал о тайне, которая связывает нас и которую он хранит. Потом прибавил, что любит рассматривать мои приватные фото в своем телефоне. Я опустила руки, и он всасывал мои губы долгое время и, разумеется, лапал грудь. Опустив с голов плед, положил мою голову к себе на плечо, прижался ко мне и расстегнул мои брючки. Запустив руку в них, потом и в трусики, раздвинул мои ноги и устроил её там, потирая и поглаживая промежность. (специально для intimcity.com— интимсити) Если поцелуй парня был для меня не первым, то мужская рука между ног — впервые. Вспоминаю, какой же дурочкой я была, желая поскорее заняться любовью с сильным мужчиной! Вот я на шаг от занятий любовью, и сильный мужчина желает меня, но как же мне мерзко! И мужчина не тот, и желания вовсе противоположны, и ничего не сделать!

Тщательно скрываемый секрет

После поездки домой мама начала выпивать. И впала в депрессию. Она это тщательно скрывала, но мы все равно, не сразу, но заметили. И папа против обыкновения не повел её сразу к психотерапевту, а предпочел сделать вид, что все в норме. Внешне все было как обычно, но иногда, сначала редко, потом чаще, мама бывала как будто не в себе. И всегда после приездов к нам Ли, который навещал нас теперь чаще и всегда оставался ночевать. При нем я боялась подслушивать и подсматривать за родителями, помня собственный крымский провал,

но неожиданно он сделал нашу тайну общей. Я старалась держаться от него подальше и не допустить очередной провокации, но он взял инициативу в свои руки.

Как-то ночью, выманив меня из комнаты под предлогом показать что-то интересное в сети, он не дал мне набросить на себя одежду и в пижаме потащил по коридору к спальне родителей. Теперь я пыталась сопротивляться, но кричать не могла, и он, приподняв меня, донес до двери. Она уже была приоткрыта, и оттуда раздавались знакомые звуки. Опять, как тогда, он прижал меня к щели и, облапав всю, принялся знакомо тереться о мою спину и попку. Непонятное оцепенение охватило меня, я вновь не могла двинуться с места, но не от страха и неожиданности (ничего нового ведь не произошло), а от незнакомого мне чувства тайной опасности и прилива адреналина. И от мысли о совместном секрете, связавшем нас. Нет, мне вовсе не были приятны манипуляции брата с моим телом, никакого удовольствия; непонятное возбуждение от ощущения собственной сопричастности к запретному щекотало мне нервы и не только их! Каким креативным был в этот раз папочка: сидел на мамином пуфике возле туалетного столика, и мамина головка ритмично двигалась между его расставленных ног. Легко подняв маму, усадил её на столик и, устроившись между её раскинутых ног, плавно закачался навстречу ей. Мамины руки дрогнули на его плечах.

Притащив меня в мою спальную (Ли хотел в свою, но чувство самосохранения придало мне сил для отпора), брат почти в точности повторил своикрымские действия. Вытерпев его слюнявые поцелуи и почти успокоившись, я спросила, зачем ему мои фото в телефоне. — Эти? — переспросил он, показав экран. Вид на фото у меня был довольно жалкий, но изображение — четким. Пояснил, что пока размышляет, как использовать эти забавные снимки, может разместит в сети, может пошлет моим знакомым, он в раздумье — Тебе что-то нужно от меня? — я. — Только немного сестринской любви, — Ли. — Зачем ты подсматриваешь за родителями? — я. — Ты, . . .

наверное, ошиблась, сестрёнка! Этим занимаешься как раз ты. — Да нет же! Я я — ответа я не придумала. — Может, продолжим там, — брат кивнул на кровать, но взглянув на моё решительное лицо, засмеялся и произнес, что его маленькая сестренка не готова пока к взрослым играм и что он подождет, пока она перестанет бояться. — Ты ещё сама будешь просить — сладко произнес он и, предупредив, что станет заходить за мной ночами посмотреть «кино», ушел. Тогда мне вновь почудилось, что, миновав свою дверь, он проследовал к родительской, но страх помешал мне проследить за ним.

Теперь я ненавидела и его, и себя, когда будто зомбированная, шла с ним за руку по коридору и застывала у заботливо приоткрытой (я даже не задумалась — кем приоткрытой) двери. Отказаться идти и послать его я боялась, боялась своего разоблачения, папы и особенно маминого неудовольстия: ей в последнее время становилось все хуже, даже в полуприкрытую дверь было заметно, что она с трудом терпит отчима. Теперь и я узнала, что такое терпение и притворство, когда раз за разом приставания брата становились все смелее, его руки — все настойчивее. Он давно добрался до моих сосков, мои груди были в синяках от его сдавливания, мокрые шорты приходилось менять всякий раз после успешного пребывания там его пальцев. За закрытой дверью моей спальной, возбужденная его руками и зрелищем страстного чужого секса, по инерции и негласному взаимному уговору, я терпела недолго, но опомнившись, начинала молчаливую борьбу. По тем же негласным правилам братец не сразу, но уступал и, отпустив очередную колкость или угрозу (я их считала пустыми и перестала бояться — зря!), уходил. Не всегда к себе, я все же подсмотрела, в сторону родительской спальной, но там были ещё комнаты, так что я могла и ошибаться. Утром мама нервничала и старалась ни с кем из нас не встречаться взглядами. И все же наблюдаемые между родителями сцены самого горячего секса магически действовали на меня, заставляя вновь и вновь занимать пост в темном коридоре и трепетать в похотливых тисках озабоченного братца. Меня с непреодолимой силой влекло к тайнам плотской любви; знала бы я тогда, как быстро они раскроются передо мной своей самой темной стороной.